Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Понятно, что она выросла в Советском Союзе. Надо ей сказать, чтобы отучалась от пионерских привычек. В отеле «Риц» постель заправляют по-другому… – Саша предполагал, что девушку рано или поздно пошлют в Южную Африку или США:
– В тропиках ей делать нечего. Здешние страны нам лояльны или будут лояльны. У Комитета, наверняка, не так много чернокожих работников. Она будет ценнее в капиталистической стране… – скромно притулившись к дверному косяку, Странница вертела в смуглых пальцах расшитую торбочку:
– Я ничего не могла сделать, – робко сказала девушка, – я была в душе, когда он ушел… – Саша пыхнул сигаретой:
– Диктофон сработал исправно, его расписка у меня в кармане. В Москве переведут его болтовню… – ночью Дракон перешел на японский язык, – когда парень нам понадобится, мы его найдем… – Странница, покраснела:
– Я все делала, как вы меня учили. Я не знаю, что ему не понравилось… – прошагав к столу, Саша сбросил пепел в щербатое блюдце:
– Пол она тоже вымыла. Скорее всего, она обреталась в каком-то интернате в нашей системе… – Саша понятия не имел, как на самом деле зовут Странницу:
– До войны в СССР приезжали коммунисты из США. Может быть, она из такой семьи. Ее родителей могли расстрелять во время ежовских беззаконий. Хотя нет, она моя ровесница. Значит, их расстреляли после войны… – Света смотрела на кровать, заправленную на интернатский манер:
– Аня всегда перестилала после нас покрывала. Она говорила, что кроме Павла, больше ни у кого нет никакого глазомера. София кое-как бросала одеяла и подушки… – Света не предполагала, что в будущем увидит Софию, близняшек, или Павла:
– У меня остался свиток с моим именем… – пальцы крутили торбочку, – женщина в моем сне назвала мальчика Петей, то есть Петенькой. Значит, они были русскими… – она нахмурилась:
– Но кто такая Сара? Это английское имя. Кого так звали…
На нее повеяло сладким запахом ванили. Пухлая ручка протянулась к блюду, девочка залепетала:
– Кухен, кухен… – чернокожий мужчина в фартуке рассмеялся:
– Ты стала совсем немкой, Сара. Еще немного, и запоешь песню про елочку… – за окном кружились крупные хлопья снега, елка переливалась разноцветными гирляндами. Девочка почувствовала прикосновение нежных рук:
– Папа испек коврижку… – она укрылась в надежном объятье матери, – сейчас съешь кусочек и пойдешь спать… – девочка поерзала:
– Пони, мама, дай пони… – под елкой стояла игрушечная лошадка. Глаза закрывались, ласковый голос напевал в ее ухо:
– Hush-a-bye, don’t you cry
Go to sleep, my little baby
When you wake, you shall have
All the pretty little horses…
Света встряхнула головой:
– После войны мои родители служили в Берлине, мы ставили новогоднюю елку. Новогоднюю, а не рождественскую… – перед глазами крутились блестящие гирлянды, рассыпался бисер, яркими пятнами сияли цветы. Земля закрыла кусочек стекла, девочка отряхнула руки:
– Я хорошо сделала секрет, – довольно подумала она, – никто его не найдет… – на коре дерева вырезали сердце со стрелой Она читала четкие буквы:
– Петя + Сара, 1953 год… – мелкий дождь поливал растрепанные страницы блокнота, в обложке пурпурной замши, расплывались чернила, грязь покрывала бумагу:
– Петя + Сара, 1953 год…
Солнце заиграло в рыжих волосах, мальчик ухмыльнулся:
– Когда я отыщу секрет, мы встретимся, Сара! Приезжай, я буду ждать… – лаяла собака, гудел мотор лодки. Затылок Светы разломило резкой болью:
– Может быть, сказать Скорпиону о мальчике… – она оборвала себя:
– Зачем? Сны скоро уйдут, мигрени тоже закончатся… – Света встрепенулась от наставительного голоса Скорпиона:
– Ушел, потому, что у него были дела, а вовсе не из-за тебя, но постель надо заправлять по-другому. На обратном пути я тебя научу, как…
Группа ждала Скорпиона и Странницу на заправке у западного выезда из города. В Луанде они садились на советский сухогруз, возвращающийся через Гавр и Киль в Ленинград:
– Я бы тоже с большим удовольствием поехал домой, а не к Пиявке, – мрачно подумал Саша, – но работа есть работа, надо выполнять долг перед Родиной… – бросив торбочку, Странница намотала на палец кудрявую прядь. Оглянувшись, девушка понизила голос:
– Но как же Лумумба… – Саша подхватил саквояж и рюкзак:
– Ты все видела. Его пытали и расстреляли. Скажи спасибо, что Даллес не заинтересовался чернокожей уборщицей, иначе ты бы сейчас сидела в подвале на допросе ЦРУ… – Саша повел рукой в сторону окна. Странница закусила пухлую губу:
– Я никогда бы не предала товарищей, – горячо сказала девушка, – я была бы стойкой, как молодогвардейцы… – Саша закатил серые глаза:
– Не девица, а передача «Пионерская зорька». Неудивительно, что Дракон от нее сбежал. Она и в постели, наверняка, ограничилась обязательной программой. Пиявка хотя бы девушка с воображением… – он холодно заметил:
– Все так говорят, но пока нам не тягаться с Даллесом или Гувером… – заперев дверь, он подогнал Странницу: «Пошли».
В голой комнатке на беленой стене висел потрепанный французский триколор. В центре флага вились потускневшие буквы: «Legio Patria Nostra. Honneur et Fidelite». Жаркий ветер нес в зарешеченное окошечко пыль с утоптанного плаца, обрывки хрипловатых команд. C черно-белой фотографии военных лет, строго смотрел нынешний президент Пятой Республики, Шарль де Голль, в генеральской форме и каскетке.
Сержант Иностранного Легиона разглядывал большие руки парня, сидящего перед ним. Юноша сцепил загрубевшие пальцы с каемкой грязи под ногтями. На кисти, рядом с заживающей язвой, виднелась старая татуировка:
– Русская буква, – в наколках сержант, хоть и француз, разбирался хорошо, – кажется, «В»…
Пятнадцать лет назад, после окончания войны, в Легион ринулись русские, оказавшиеся во Франции:
– Все без разбора, – усмехнулся сержант, – бывшие бойцы Сопротивления, бывшие власовцы. Никто не хотел возвращаться домой, прямой дорогой в сталинские лагеря… – в Легионе не интересовались происхождением новых рекрутов, однако между собой русские все равно говорили на родном языке:
– Они не спрашивали, что делал собеседник на войне, – вспомнил сержант, – как говорится, меньше знаешь, лучше спишь. Они давно получили гражданство, стали французами… – парень, появившийся ранним утром у ворот местной базы Легиона, на окраине Элизабетвилля, носил потрепанный гражданский костюм. Документов у него при себе не имелось:
– Нам и не нужны документы… – сержант перевел взгляд на угрюмое лицо рекрута, – он выглядит взрослым, но ему едва за двадцать лет… – никакого рюкзака, чемодана или вещевого мешка у парня тоже не было:
– Он, кажется, приехал сюда на местном автобусе, с неграми, курицами и козами… – решил сержант.
Виллем поймал попутку на повороте шоссе, ведущем от аэропорта. Ранним утром он простился с Маргаритой на заросшей травой кромке растрескавшейся взлетной полосы:
– Я тебе напишу, – пообещал Виллем, – не бойся, со мной все будет в порядке. Джо, наверное, на карьере. Я тоже туда поеду, когда тебя провожу… – незаметно для Маргариты, он скрестил за спиной пальцы. Врать кузине было низко, но признаваться в своих истинных намерениях Виллем тоже не хотел. Он исподлобья взглянул на портрет де Голля:
– Мы с покойным дядей Мишелей обедали в его резиденции два года назад, когда он только стал президентом. Ладно, – Виллем почти развеселился, – это к делу не относится… – прошение об увольнении из вооруженных сил он нацарапал вчера, в душном зале городского почтамта. Лизнув напечатанные на плохой бумаге марки, Виллем стукнул крышкой почтового ящика:
– Нечего больше вспоминать о бельгийской армии. Меня ждет Иностранный Легион… – он хотел пока затаиться:
– Джо я написал, попросил за меня не волноваться… – он вспомнил колючий огонек в голубых глазах кузины:
– Когда я упомянул о Джо, она словно ощетинилась. Должно быть, у них что-то случилось, но это не мое дело… – в письмо кузену он вложил заявление об увольнении из De Beers:
– Пока не сообщай никому, что я покинул компанию, – объяснил Виллем, – я хочу заняться приватным бизнесом… – осмотревшись в Легионе, барон собирался найти десяток надежных ребят:
– Мы дезертируем, начнем собственную карьеру… – Виллему было противно
